| I EVEN FEEL JEALOUS. AND YOU MAKE ME WANT TO BECOME A BETTER MAN.
лелуш — это пустота пустоши, зыбучий песок пожирающий сперва голые пятки, а после забирающийся жилейным монстром тебе в рот. лелуш — это спокойствие, дикое откровение, раскрытый цветок, растущий около могильной плиты его матери [каково это, лелуш? каково это было подхватывать тело безжизния и ещё верить последние секунды, что она жива?]. лелуш — это та же причёска с детских лет, тонкая полоска невезения из-за попытки научиться кататься на велосипеде где-то под коленной чашкой, запах солнца, летних ягод и теплоты, которую можно потрогать руками — сону от этого удивительно, как-то неправильно и зубы обкусывают губы всё сильнее.
лелуш какой-то нечеловеческий, какой-то слишком живой для этой вселенной, сону его не понимает. у сону лелуша разгадать не получается; лелуш приносит на перемене сону гранатовый сок, садится каждый раз напротив него в школьной столовке, он всегда берёт сону в пару, когда у них физкультура, он всегда улыбается ему, а после отводит взгляд в сторону, продолжая работать, словно ничего и не случилось [сону не понимает, у сону всё в душе через мясорубку, у сону впервые сердце делает сердцебит жизни]. с лелушем хочется лишь разодрать костяшки пальцев об его острую скулу. хочется как-то навредить этой роскошной вазе династии цин. лелуш не хочет казаться идеальным, как делает это сону изо дня в день, он уже идеальный. с его правильными чертами лица, со статусом старосты класса, с этими золотыми, жаль, что не шоколадными, медальками по олимпиадам на шее, с этим всем шармом, который никогда не портится; сону до тошноты выводят такие идеалисты, ведь он таким стать никогда не сможет.
недоношенное чувство в солнечном сплетении родилось у него сразу; было тепло, в белой хрустящей рубашке собственноручно выглаженной ещё с вчерашней ночи и школьном пиджаке, солнце прожигало пышные ресницы чёрных перьев, а в глаза вбивалась красота. почему-то лелуш всегда видел сону при свете, хотя тот всю жизнь евший лишь кусок оторванного круга луны, мерцал при темноте. лелуш смотрел на сону, когда у того были волосы в опасливой тревоге сос — взлохмаченные чьей-то пятёрней и взъерошенные лёгким порывом ветра. когда проколов в ушах было больше, когда ухмылка в ядовитой линии только начинала резать ножом-бабочкой.
лелуша цепляла опасность.
лелушу казалось бы вообще чужды такие чувства — запретные и колоссально сложные. они запекаются сукровицей на разбитых губах, они мешают жить. эта любовь поселилась в лелушевом подреберье тупой болью. зачем ему сложности, когда вокруг столько людей? они заглядывают ему в рот, улыбаются ему, они по-правде говоря все любят его и без ума от него.
только вот они не знают, какой лелуш настоящий.
[сону лишь знает, что любые чувства приводят лишь к боли, смотреть на лелуша становится противно, читай: невыносимо сложно].
— я не цепляюсь за что попало.
лелуш роняет эту фразу, когда они вновь пересекаются; в который раз сону чувствует себя опять паршиво.
наверное, это уже хроническое. | |
